с отцом и матерью, которые советовали, да что там советовали – были убеждены, что он поступит в институт народного хозяйства. Наготове лежало рекомендательное письмо за подписью Серафима Матвеича-старшего.

Начались экзамены, и вскоре Серафим Матвеич, радуясь тому, как ловко он обвел родителей, сообщил им, что поступил в юридический институт. Папа схватился за сердце, а мама этого не могла себе позволить – надо было бежать за валидолом для папы. Родители ничего не сказали сыну, но столько укора читалось в их глазах, что Серафим Матвеич почувствовал себя уже не таким счастливым. Давно известно – не может быть счастливым человек, если его счастье приносит близким горе.

И уж совсем опечалился он, когда услышал, как Серафим Матвеич-старший говорил его родителям:

– Все правильно. Раньше, когда мы жили в тоталитарном государстве, главное было планирование – правильное, грамотное планирование народного хозяйства. Теперь, когда мы пытаемся построить цивилизованное, правовое государство, главное – иметь людей, умеющих грамотно защищать права граждан. В каждую эпоху есть свое главное направление, надо только правильно угадать его. Ваш сын это сделал.

Черт возьми, думал Серафим Матвеич, когда же я выберусь из этого заколдованного круга, когда жизнь моя вырвется из-под «так было и так надо». А, может, бросить к чертям собачьим институт? А вдруг он тоже бросал? Но что-то надо все равно предпринимать. Он долго бродил по улицам города, не замечая дождя, и сильно простыл. А тут как раз посылали студентов на картошку. И Серафим Матвеич, несмотря на высокую температуру и сильный кашель, тоже стал собираться. Мать с плачем уговаривала его не ехать, вымолвил решительное «запрещаю» отец. Но Серафим Матвеич не сдавался, он был уверен, что его старший тезка никогда бы так не поступил. Приближалось время отъезда. Весь предшествующий день мать пыталась уговорить его и не смогла, осталась надежда на отца, который, как всегда, задерживался на работе. Отец пришел часов в девять вечера, глухо обронил:

– Серафим Матвеич считает – решение правильное, пусть едет, это поднимет его в глазах сокурсников и преподавателей.

И тут Серафим Матвеич злорадно сообщил, что никуда не поедет, не загибаться же ему больному на поле.

Мать от радости прослезилась, а отец, пробормотав что-то об инфантильности нынешней молодежи, ушел в кабинет. Серафим Матвеич праздновал маленькую победу. Но, увы, радость его длилась только до следующего вечера. Пришедший с работы отец сказал, что Серафим Матвеич одобряет поступок их сына – стоит ли ради мнения неизвестно кого рисковать здоровьем, и что вчерашнее его мнение было ошибочным, о чем Серафим Матвеич со свойственной ему честностью и заявляет.

Серафим Матвеич тихо застонал. Нет, это становилось уже невыносимым. И все дни, что он болел, а болел Серафим Матвеич долго, он разрабатывал план прорыва за пределы проторенной другим дороги, по которой его, словно бычка, вели на веревочке, план выхода на свою орбиту.

За два года им было предпринято несколько попыток. Первая – это удариться в пьянку, но каждый раз после подпития его буквально выворачивало наизнанку, «как Серафима Матвеича». И пришлось затею с пьянкой остановить. Вторая попытка пришлась на то время, когда Серафим Матвеич находился на грани отчаяния, задыхался, словно в клетке. Он бродил по улицам, не зная, что ему предпринять. И однажды услышал крики и увидел, как несколько человек избивают мужчину. Раньше Серафиму Матвеичу драться не приходилось, но тут он, не раздумывая, с дикими нечленораздельными воплями кинулся на защиту мужчины, кинулся, будто в пропасть – не зная, разобьется или останется жить. Его крики, неожиданное появление напугали хулиганов, но они быстро опомнились и дружно накинулись на Серафима Матвеича.

Очнулся Серафим Матвеич в больнице и увидел возле кровати отца и мать. Мать сразу же показала газету, где было написано, что Серафим Матвеич спас от банды уголовников прокурора города. А отец сказал, что Серафим Матвеич-старший, учась в институте, спас от хулиганов директора завода.

Неизвестно, что предпринял бы Серафим Матвеич после выздоровления, так как он неожиданно влюбился в однокурсницу. Но, даже находясь в розовом тумане влюбленности, он отметил, что худенькая, стройненькая Верочка – так звали однокурсницу – совершенно не походит, даже отдаленно, на толстую жену Серафима Матвеича-старшего. К тому же Верочка была блондинка, а жена его тезки – брюнеткой, и звала мужа дурацкой кличкой Фима. Серафим Матвеич всегда удивлялся, как такой большой начальник, серьезный человек позволяет себя так называть. Фима – с ума можно сойти.

Серафим Матвеич боготворил Верочку, благодаря ей он, кажется, вырвался из проклятого круга. Он считал, что его любовь к Верочке – единственная в своем роде: то, что испытывал он, не приходилось испытывать никому, а тем более неповоротливому Серафиму Матвеичу-старшему, который явно был не способен на такую любовь. В общем, Серафим Матвеич витал в облаках счастья. Светилась счастьем и Верочка. От их совместного счастья Верочка пополнела в талии, и решение приняли одно – пора играть свадьбу. Счастливый Серафим Матвеич даже пропустил мимо ушей слова отца, что старший его тезка тоже женился после второго курса и тоже по причине беременности невесты. Ему-то какое дело, когда тот женился на своей толстушке. По ночам Серафим Матвеич просыпался и, словно музыку, слушал сопение жены или осторожно прикасался ладонью к ее животу, где сын – он сразу решил, что будет сын – уже вовсю толкался ножками.

И вот Верочка благополучно разрешилась. После всех треволнений, хлопот, беготни Серафим Матвеич наконец-то доставил Верочку с сыном домой. И сразу же окунулся в новые хлопоты. А где-то через месяц, когда Серафим Матвеич стал что-то уставать от счастья, и розовый туман слегка рассеялся, он оглянулся вокруг трезвыми глазами, и холодок пробежал у него по спине. Его Верочка, оказывается, после родов сильно пополнела, к тому же перестала следить за собой, и было совершенно ясно, что никакая она не блондинка, а самая настоящая брюнетка.

Видимо, было что-то такое во взгляде мужа, что Верочка обеспокоенно спросила:

– Фима, что с тобой? Фимочка!

В ответ, схватившись за голову, Серафим Матвеич издал дикий крик, подобное можно услышать в лесах, джунглях, саванне, и тогда все живое в ужасе замирает, ибо это вопль смертельно раненого животного, которому уже не спастись. И, издав этот ужасный вопль, Серафим Матвеич рухнул на пол без сознания.

Когда пришел в себя, то увидел над собой заплаканное лицо Верочки. Жена, всхлипывая, твердила:

– Фима! Фимочка! Что с тобой?

Серафим Матвеич, как мог, успокоил жену и поехал на дачу. Он знал, что ему делать.

На даче Серафим Матвеич нашел в кладовке веревку, поднялся на второй этаж, прихватив и стремянку. Прикрепил веревку к брусу, на втором